Унтава провела нас через один из скрытых занавесками входов, за которым оказалась просторная пещера. Она не примыкала к наружной стене и освещалась свечами, закрепленными в большом мраморном канделябре, стоявшем на столе. К слабым огонькам свечей присоединялась игра языков пламени, которые вырывались из металлической решетки, вделанной в пол в дальнем конце комнаты, и со спокойным урчанием скрывались в такой же решетке на потолке.
Я совершенно не ощутил перемены температуры — тело оставалось таким же холодным, каким его сделал Итаква, — а вот Трейси откровенно обрадовалась теплу. Она порывисто сбросила обе парки и потянулась всем телом.
— А скажи-ка, Джимми, — спросила она, — неужели все они живут в таких условиях?
Действительно, в этой пещере ничего не напоминало о строгом аскетизме, отличавшем все переходы, по которым мы добирались сюда. Стены прятались под роскошными драпировками в безошибочно узнаваемом стиле североамериканских индейцев, пол был сплошь устлан мягкими шкурами, а любую каменную поверхность, остававшуюся на виду, украшали резные узоры, тоже в традиционном духе. Правда, орнаменты настолько переплетались между собой, что установить традиции, к которым они принадлежали, было бы очень непросто.
Унтава откровенно радовалась тому, что обстановка произвела на нас впечатление. Она села вместе с нами за стол. В каменных мисках исходило паром нарезанное аппетитными ломтиками мясо. Я с изумлением увидел на столе два овощных блюда, не считая грибов, которые на стоявшем посередине блюде окружали здоровенный кусок мяса, очень похожий на баранью ногу. За столом было предусмотрено пять мест, перед каждым из которых лежал агатовый брусок с изрядной выемкой и стоял кубок с каким-то экзотическим напитком.
За едой Джимми и Унтава продолжили беседу. Я же не стал тратить время на разговоры. Не помню, чтобы я когда-либо еще хоть раз в жизни так наслаждался едой. Когда мы все же покончили с пищей и запили ее прохладной подслащенной чем-то водой из кубков, Джимми вкратце пересказал нам содержание разговора.
— Я спросил ее насчет огня, который горит в углу, — он кивнул на мерцающий столб пламени. — Сказал, что не вижу смысла отапливать плато, когда никто, похоже, из живущих здесь, не нуждается в тепле. Оказалось, что внутренние полости отапливают не для тепла, а исключительно для того, чтобы они не промерзли и не заполнились льдом. Сдается мне, что сейчас погода здесь довольно мягкая.
Она говорит, что все жилые пещеры отделаны примерно так же, как и эта. Наши личные пещеры она сейчас нам покажет. Я спросил, сколько народу живет в этой горе, — они называют всю скалу с пещерами плато. Она сказала, тысяч двадцать и…
— Двадцать тысяч? — перебил я. — Но откуда же они взялись? Не могут же они быть туземцами Бореи!
Джимми дернул головой.
— Теперь они, полагаю, самые настоящие туземцы, но их предки, бесспорно, явились сюда с Земли — с чего бы, в ином случае, они стали бы называть ее Материнским миром? Их, как и нас, приволок Итаква. История их уходит на тысячи лет в прошлое, в те времена, когда народы Земли еще не знали письменности. А вот размножиться здесь по-настоящему им так и не удалось из-за постоянных войн с Детьми Ветров, верными подданными Итаквы. Лишь в последнее время, после того как Армандра повзрослела, народ Плато начал иногда брать верх над теми, кто поклоняется Шагающему с Ветрами.
На сегодня здесь, в пещерах под плато, их около двадцати тысяч, а места хватит, чтобы разместить в десять раз больше народу. И в свободное время каждая семейная или боевая группа занимается обустройством жилых пещер, казарм и стойл для будущих семей и армий — для будущих поколений. На протяжении многих веков естественная пещерная система под плато дополнялась и усовершенствовалась. Вся внешняя стена горы — это крепость с сотнями наблюдательных пунктов и потайных ходов, через которые воины и их медведи могут делать вылазки во время осады.
— Осады? — повторил за ним Уайти. — Ты имеешь в виду, что Итаква и его банда пытаются забраться сюда?
Унтава кивнула и, не дожидаясь, пока Джимми переведет вопрос, ответила:
— Да, когда Итаква сам ведет против нас своих людей, нам приходится укрываться за стенами плато. Иначе верная смерть. Лишь храбрейшие отваживаются выходить наружу и оборонять стоянки кораблей и входы в тоннели.
— А что Армандра? — спросил я. — Она тоже сражается вместе с воинами, как это было сегодня?
Миндалевидные глаза девушки широко раскрылись, она непроизвольным движением поднесла руки к груди.
— Нет, Лорд, только не в тех случаях, когда Итаква шествует по ветрам! Ведь всю войну против жителей плато он ведет для того, чтобы поймать ее и вернуть назад. Да, она его дочь, но она восстала против его тирании и давно сопротивляется ему.
Она не успела договорить, как я понял, насколько взволновал ее мой вопрос. Сама мысль о том, что Итаква и Дети Ветров могут захватить Армандру, была настолько страшна, что не подлежала обсуждению. Унтава поднялась с места.
— Пойдемте, я покажу вам, где вы будете жить и где моются. А ты… — она повернулась к Уайти, — я займусь твоей ногой. Выспитесь, отдохнете, а потом предстанете перед Советом старейшин.
И мы вымылись и отправились спать. Я, в обществе обоих своих товарищей, наскоро ополоснулся горячей водой в большой лохани, выдолбленной в каменном полу. Трейси мылась в отдельной бане, поменьше, расположенной в отведенной ей просторной и роскошной комнате, которую обогревало что-то вроде гипокауста. Вода в ваннах сменялась самотеком. Ее получали из снега и льда, которые таяли в верхней части плато, под его «крышей», потом она стекала ниже, нагревалась при помощи нефтяных обогревателей и поступала в ванные комнаты. Оттуда же, переливаясь через край, уходила в недра плато, где вращала колеса в мастерских.
Моя спальня, хоть и небольшая, не уступала другим богатством отделки и обстановки, а также имела прорубленное в толстой стене квадратное окно, выходившее на все те же белые просторы. Я вытянулся навзничь поверх груды мягких шкур толщиной в добрый фут и тут же провалился в глубокий, без сновидений, сон, какой бывает только после полного изнеможения.
…И почти сразу же проснулся от настойчивого прикосновения ладони Унтавы. Я чувствовал себя свежим и бодрым, словно заново родившимся, и сознавал, что проспал немалое время.
— Вставай, вставай! — тормошила меня Унтава. — Вас ждут на Совет старейшин. Армандра уже там. Она собирается смотреть… смотреть… — Девушка запнулась, видимо, не зная подходящего слова. — Она смотрит, что происходит далеко… Я не знаю, как это будет на твоем языке…
— Скажи мне, Унтава, — произнес от двери Джимми Франклин. — Скажи на нашем родном языке. — Они быстро обменялись несколькими репликами, пока я надевал меховые унты, а потом Джимми сказал: — Вероятно, Армандра наделена способностями к ясновидению. Она может мысленно видеть то, что происходит вдали, здесь на Борее. Но видеть ей удается только то, к чему лично причастен ее отец.
Застегнув тяжелую пряжку ремня из шкуры с мехом, я повернулся к Унтаве.
— Ты хочешь сказать, что Итаква вернулся на Борею?
Она кивнула.
— Он в своем святилище. Армандра хочет, чтобы ты получше узнал своего врага. Она будет говорить с Советом старейшин после того, как увидит все, что захочет. Не задерживайтесь, вас ждут.
Мы вышли в тоннель, где к нам почти сразу же присоединилась Трейси, одетая в меховые брюки, великолепную меховую куртку с высоким воротником и унты совершенно изумительной работы. Она будто светилась изнутри. Последним появился Уайти. К моему изумлению, он почти не хромал. Не знаю уж, какими методами здесь лечили раны, но действовали они, судя по всему, очень эффективно.
Затем, под предводительством Унтавы, мы направились по пути, обозначенному хорошо знакомым всем нам символом — пятиконечной звездой! — в Зал Совета старейшин. На пути в добрых полмили мы, конечно, карабкались по высоким каменным лестницам и прошли через дюжину больших галерей. В конце концов мы уперлись в тупик — широкий тоннель заканчивался гладкой стеной с прорубленной в ней огромной дверью, над которой красовалась высеченная в камне все та же пятиконечная звезда. Зал старейшин.